Киберактивизм: новая форма активизма

Введение

«Если вы хотите освободить общество, просто дайте ему доступ в интернет».

Это были слова египетского активиста Ваэль Гонима в интервью для CNN 9 февраля 2011 года, всего за два дня до того, как президент Хосни Мубарак, находившийся у власти 30 лет, был вынужден уйти в отставку под давлением народной, молодежной и мирной революции.

Эта революция характеризовалась инструментальным использованием социальных сетей, особенно Facebook, Twitter, YouTube и обмена текстовыми сообщениями протестующими для осуществления политических изменений и демократических преобразований.

Со времени использования интернета как места сбора информации и ежедневных скандалов феминизм переживает фазу возрождения. Все больше и больше феминистских инициатив создаются и распространяются в социальных сетях, особенно для повышения осведомленности о проблемах гендерного равенства, и это помогает различным движениям. Речь актрисы Эммы Уотсон в «ООН-женщины» в 2014 году, посвященная запуску кампании #HeForShe, является хорошим примером, поскольку ею много раз делились в Facebook и Twitter.

Киберактивизм следует процессу, подобному активизму, но является результатом новой динамики, которая окончательно меняет давление на корпорации. Новое определение понятия активизма с учетом связей с общественностью, управления проблемами, политики, философии и социологии — системной теории — показывает, что активизм вырастает вокруг проблем, выбранных группой людей.

Киберактивизм в призме исследователей

Киберактивизм присутствует в политической и академической литературе под двумя разными заголовками.

Первый – это «политический активизм»: киберактивизм относится к форме политической мобилизации [1], которая лишь относительно недавно стала доступна благодаря компьютерным технологиям и смартфонам.

Второй заголовок — «безопасность»: иберактивисты рассматриваются как возможные источники кибератак [2], то есть как возможные источники вирусов, уничтожающих данные, и как угрозы системам доступа и контроля важной гражданской инфраструктуры, даже военной техники. Кое-что будет иметь последствия для безопасности, но основное внимание уделяется киберактивизму как осуществлению гражданских прав.

Традиционные концепции прав человека подходят для деятельности в интернете, когда они широко связаны с традиционной политической мобилизацией и когда они происходят в юрисдикциях, нарушающих права человека. Однако традиционные концепции нарушаются, когда интернет-активность принимает нетрадиционную форму «хактивизма», и происходит в юрисдикциях, соблюдающих права человека.

Формы киберактивизма: хактивизм и слактивизм

Хактивизм — это все еще активизм, но не всегда открытый или демократический активизм. В отличие от более привычных форм активизма, хактивизм часто может быть анонимным, иногда необоснованным, и может действовать безнаказанно, если позволяют используемые технологии.

Иногда также утверждается, что хактивизм служит интересам, выходящим за рамки интересов отдельных государств, то есть интересам населения мира в целом. Но это утверждение неправдоподобно, если хактивизм никому не подотчетен. Принимая во внимание случаи Wikileaks и Anonymous, что некоторые виды деятельности этих групп весьма сомнительны, и что формы киберактивизма, более тесно связанные с публичными проявлениями протеста и юридически подотчетным раскрытием информации, морально выше и лучше согласуются с правами человека.

Примеры киберактивизма [3] в этом направлении после 2010 года можно найти в Северной Африке (так называемые тунисская и египетская революции), Испании (движение Indignados), Исландии (протест кухонных инструментов) и движении Occupy. Помимо примеров Северной Африки, многие разновидности киберактивизма, по-видимому, связаны с финансовым кризисом и с представлением о том, что правительства в его центре подчиняются банкам. В Северной Африке возникла реакция против религиозной радикализации, а также неподвижности традиционных властных структур и институтов.

Интернет может помочь движениям за перемены охватить более широкую аудиторию и начать важные разговоры без традиционных ограничений географического расстояния.

Киберактивизм, как его стали называть, считается важным компонентом современных активистских движений. Но некоторые ученые утверждают, что высокоскоростная связь и технологии также создают новые проблемы для активизма. Эти авторы часто указывают на слактивизм — своего рода ленивую и фальшивую форму активизма, которая проявляется в социальных сетях в виде лайков, акций или подписок — как на неизбежное препятствие, которое должны преодолеть активисты, пытающиеся использовать эти технологии.

Именно такие вопросы необходимо учитывать при оценке успеха киберактивизма и конкретных кампаний онлайн-активистов. В этом контексте «успех» определяется как социальные (поведенческие) или политические (законодательные) изменения в обществе, при этом наиболее успешные кампании достигают и того, и другого. Некоторое внимание будет также уделено ценности повышения осведомленности в активизме, особенно в социальных сетях.

К счастью, киберактивизм в социальных сетях не обязательно указывает на присутствие слактивистов или пользователей, которые участвуют в слактивизме. Доказательства, подтверждающие этот вывод, можно найти как в кампаниях исключительно онлайн-активистов, так и в мощных исторических движениях активистов, которые начали использовать цифровые инструменты для организации.

Кроме того, хотя идея «повышения осведомленности» высмеивалась и часто ассоциировалась со слактивизмом как в литературе об интернет-активизме, так и в популярной культуре, эти предположения наивны и оказались неверными в кампаниях онлайн-активистов, так как  по-прежнему значителен в активизме.

Примеры и успешные кейсы

Кампании феминисток Bye Felipe и Greenwire Greenpeace, которые были предназначены для привлечения внимания активистов-экологов, являются одними из ярких примеров киберактивизма, как и например ALS Ice Bucket Challenge, и будут продолжать играть значительную роль в современных активистских движениях как успешные преценденты феминисток.

Физические аспекты активности, такие как протесты и голосование, по-прежнему необходимы для проведения наиболее эффективных кампаний активистов, и особенно тех, которые, приведут к устойчивым социальным изменениям. Слактивизм способствует этой истине, и важно проанализировать роль, которую он может сыграть в будущих кампаниях онлайн-активистов, чтобы воспользоваться потенциалом киберактивизма и обойти его ограничения.

Летом 2014 года в Facebook начала быстро распространяться кампания в виде видео и статусов с хэштегом #ALSIceBucketChallenge. Эти сообщения часто состояли из видео, на котором участник благодарит кого-то за то, что он номинировал его для участия в испытании, завершает испытание, выливая себе на голову ведро ледяной воды, а затем выбирает двух или трех человек для выполнения задания и публикации своих собственных видео в качестве доказательства или пожертвовать 100 долларов США Ассоциации ALC (amyotrophic lateral sclerosis) для поддержки исследований болезни бокового амиотрофического склероза (БАС).

Кристофферсон и его коллеги утверждают, что любое увеличение «социальной наблюдаемости» актов поддержки социальных изменений, таких как лайки или публикации в интернете, может фактически помешать участникам предпринимать дальнейшие действия в поддержку дела, потому что это удовлетворяет их желание казаться щедрыми, заинтересованными или иным образом почетными, и они быстро набирают обороты.

Редкий положительный отзыв о слактивизме исходит от Макса Халупки в его статье под названием «Кликтивизм: систематическая эвристика» [4]. В этой работе автор представляет нетрадиционный взгляд на определение и значение слактивизма, который он называет «кликтивизмом».

Автор утверждает, что слактивизм не заслуживает того, чтобы его изображали в таком негативном свете в современном дискурсе, и говорит, что такие вещи, как изменение изображения профиля Facebook в поддержку какого-либо дела или использование кнопки «Мне нравится» на сайте – демонстрируют подлинную политическую активность.

В 2018 году 15-летняя школьница Грета Тунберг вместо школьных занятий вышла к зданию шведского парламента и провела одиночную «школьную забастовку за климат». Так она выражала свой протест против бездействия властей в области контроля антропогенного изменения климата. Идея Греты была в том, что зачем учиться для будущего, если его может не быть, и зачем тратить усилия, чтобы стать образованными, если правительства многих стран не слушают образованных. Вскоре пользователи соцсетей обратили внимание на хештеги #Fridaysforfuture и #Climatestrike, и идею Тунберг поддержали многие школьники и студенты по всему миру и выросли в большое движение, которое обзавелось своим сайтом.

Сила хэштег-активизма стала очевидной в 2011 году, когда хэштег #IranElection послужил организационным инструментом для иранцев, протестующих против спорных выборов, и предложил мировой аудитории место в первом ряду для зарождающейся революции.

Обычные афроамериканцы, женщины, трансгендеры и другие лица, выступающие за расовую справедливость и феминистские идеи, долгое время были исключены из элитных медиа-пространств, но перепрофилировали Twitter, в частности, для предъявления культурных и политических требований, как #BlackLivesMatter, #MeToo; хэштеги были лингва-франка этого явления.

Один из примеров мощного роста активности хэштегов можно увидеть в использовании хэштегов афроамериканским феминистским движением для передачи своей цели. Знаменитый хэштег #IamJada был интернет-реакцией на насмешливое #Jadapose, которое стало вирусным после того, как 16-летняя девушка Джада Смит была сфотографирована после ее группового изнасилования. В этом случае хэштег использовался для передачи сообщение против изнасилований.

Вывод

От первых феминистских изданий до Twitter женщины использовали технологии для создания и поддержания нарративов, требующих внимания и компенсации за гендерное насилие.

#YesAll-Women, #SurvivorPrivilege, #TheEmptyChair, #WhyIStayed и #MeToo – каждый из этих хэштегов подчеркивает опыт женщин в межличностном и институциональном насилии, и каждый из них был спровоцирован громкими событиями с участием преступников-мужчин.

Несмотря на то, что расширение цифровых подключений помогло продвижению феминизма (#MeToo), также растет «Движение за права мужчин» (MRM, men's rights movement), которое разделяет те же преимущества подключения и становится преобладающим через платформы социальных сетей.